А. Зорич. «Римская звезда»

Начать надобно все-таки с предисловия.

Предисловие к книге А. Зорича «Римская звезда» (в первом названии – «Золотая звезда») написал Владимир Березин.
Написал в той манере, которая стала его личным и брендом и трендом.
Манера эта характеризуется простым и беспроигрышным правилом: мы пишем не о книге, но вокруг книги, что дает возможность блеснуть и мудромыслием и эрудиций — подчас не к месту, иногда и вовсе невпопад, но всегда и непременно — из глубин традиции.
С пониманием относимся, только из предисловия почему-то ничего не следует и ничто не вытекает: темно и вяло струится рассудительная речь Березина, полная экивоков и подмигиваний в сторону мировой культуры.
Нет, конечно, это текст имеет право на самостоятельное существование: о чем бы ни помыслил Березин, всегда найдутся у него и читатели и почитатели. Но почему вдруг сочинение это стало вдруг предисловием, знает одна златокудрая Геба.

А, может, и она не знает.

Боги ведают, как я люблю Березина, но ежели бы я с перепугу сочла его эссеи предисловием, книгу бы читать не стала никогда: очень у меня душа нежная, эдакаого разухабистого дискурса не приемлет.
Однако же я прочла.

1. «Когда б мы знали, из какого сора…»

Однажды в частном письме к Зоричам я написала, что бедные мы люди  — все без исключения, но вдвое бедные те, кто ушиблен культурой. Если ты ею ушиблен, то уже никогда не отделаться от памятных зарубок на теле мировой словесности. Ты припоминаешь их даже тогда, когда, казалось, время их зарастило.
Такой зарубкой для меня стало название «Золотая звезда», измененное издателем ввиду глубокой его непонятности нынешней читающей публики. Хотя, казалось бы, какие трудности в том, чтобы припомнить Овидиевы «Метаморфозы»?

«Эту же душу его, что из плоти исторглась убитой,
Сделай звездой, и в веках на наш Капитолий и форум
Будет с небесных твердынь взирать божественный Юлий!»
Так он это сказал, немедля благая Венера
В римский явилась сенат и, незрима никем, похищает
Цезаря душу. Не дав ей в воздушном распасться пространстве,
В небо уносит и там помещает средь вечных созвездий.
И, уносясь, она чует: душа превращается в бога,
Рдеть начала; и его выпускает Венера; взлетел он
Выше луны и, в выси, волосами лучась огневыми,
Блещет звездой, —

вот она та самая золотая звезда, встреча с которой решительным образом меняет судьбу Публия Овидия Назона.

Роман Зорича не претендует на историчность, хотя тщательно ее соблюдает. Его Овидий  — вовсе не римский поэт, хотя похож на него до чрезвычайности. Судьба Овидия в романе заканчивается отнюдь не так, как это было на самом деле. Но какое это имеет значение, если текст романа освещает Золотая звезда?
Достоверно известно, что осенью 8 года нашей эры Овидий по приказу Цезаря Августа и по совершенно непонятным причинам был сослан в отдаленные Томы на берегу Черного моря (современная Констанца) и там же в 17 году нашей эры умер, так и не дождавшись облегчения участи ни от Августа, ни от его преемника Тиберия.
Томы страшно тяготили Овидия, и писались у него потому всё больше печальные элегии, да грустные письма с Понта:

Ежели кто-нибудь так об изгнаннике помнит Назоне,
Если звучит без меня в Городе имя мое,
Пусть он знает: живу под созвездьями, что не касались
Глади морей никогда, в варварской дальней земле.
Вкруг — сарматы, народ дикарей, и бессы, и геты, —
Как унижают мой дар этих племен имена!

Овидий Зоричей — тот же поэт-изгнанник, полный страстей и страданий. Вот только судьба его складывается иначе. Во-первых, достоверно известно, почему Овидий попал в ссылку: его предал друг и брат-поэт Рабирий. Во-вторых, с целью отомстить злополучному Рабирию, Овидий из ссылки успешно бежит.
И здесь возникает вторая памятная зарубка, которая многое проясняет в романе.
Это самое имя Рабирия. Мы помним его по «Речи в защиту Гая Рабирия, обвиненного в государственном преступлении», произнесенной Марком Туллием Цицероном в первой половине 63 года до нашей эры. Как известно, Цезарь «нанял человека, который обвинил в государственной измене Гая Рабирия, чьими стараниями незадолго до того сенат подавил мятеж трибуна Луция Сатурнина. А когда жребий назначил его судьей в этом деле, он осудил Рабирия с такой страстностью, что тому при обращении к народу более всего помогла ссылка на враждебность судьи» (Гай Светоний Транквилл. Жизнеописание двенадцати цезарей: Божественный Юлий).

Возможно, Зоричи назвали антагониста Овидия Рабирием без особых на то причин, но кажется мне, что сыграла с ними шутку читательская память. Не случайно, именно Рабирий в романе Зоричей приходит с Овидием в злополучный флигель, над которым сияет золотая звезда на вилле и в котором по сю пору живет дряхлый, но воистину бессмертный Божественный Цезарь, удерживаемый в человеческом теле магической пентальфой.
Рабирий приводит друга Овидия к врагу Цезарю, выступая проводником между разными реальностями: реальностью Гая Юлия Цезаря, в коей он обвиняемый и гонимый (историческому Гаю Рабирию грозило бичевание и распятие на кресте), и реальностью Цезаря Августа, в коей уже сам Рабирий обвинитель и гонитель.
Несчастный Овидий еще не успел осмыслить, с кем ему довелось встретиться, ан уже готов донос, и вот: «Если мне труд роковой и стихи ненавистны не стали, / То и довольно с меня — я же от них пострадал».
А, может, это был совсем другой Рабирий, и это уже моя память выкидывает коленца...

Страницы: 1 2 3