Беспощадная толерантность
Беспощадная толерантность. М.: Эксмо, 2012. 480 с. Тираж 3000 экз.
Любая антиутопия вырастает из страха перед неизвестным будущим. Любая антиутопия пытается придать этому страху форму, описав его и структурировав. И в этом смысле сборник «Беспощадная толерантность», обязанный названием рассказу Тима Скоренко, в полной мере демонстрирует современные общественные опасения, а равно степень вовлеченности в них sogenannte коллективного бессознательного.
Сборник состоит из двух разделов, названия которых говорят за себя сами: «Радужное будущее» и «Гости дорогие». Первый раздел с разных ракурсов рассматривает проблему толерантности по отношению к сексуальным девиациям, второй посвящен «понаехавшим», то есть межэтническим и межрасовым конфликтам.
Самым парадоксальным образом наиболее интересные и запоминающиеся рассказы входят в первый раздел, тогда как второй составляют тексты настолько убогие, что их выкидываешь из памяти сразу по прочтении. Удивительный парадокс! Ведь реальной проблемой современного российского общества является этническая миграция, тогда как сексуальные перверсии, скорее, воспринимаются как гадливый курьез или сценическое амплуа, и тем не менее!..
Может быть, дело в том, что половая мораль — глубоко личное дело, здесь каждый выбирает сам — партнера, его пол, излюбленные позиции и тому подобные вещи. И до тех пор, пока вопрос личных сексуальных предпочтений не станет предметом государственного надзора и контроля, частному лицу опасаться нечего.
Другое дело – «понаехавшие». Здесь речь идет о государственной политике, и частное лицо лишено всякого выбора. Водители-мигранты, дворники-мигранты, строители-мигранты, просто мигранты, чужая речь во дворе по утрам, этническая преступность — нет жителя большого города, который бы не сталкивался с подобными случаями в повседневной жизни, если не сам, то опосредованно — через медиа. И это реальный, настоящий страх, новое великое переселение народов, которое затрагивает абсолютно весь мир: территория любой рухнувшей империи с каждым годом все успешнее заселяется некоренным населением, мало-помалу вытесняя его.
Однако серьезные и реальные опасения, факты на слуху (« в моем классе только пятеро русских, как быть?»; «вчера в метро кавказцы прилюдно лапали русскую девушку, и никто не вступился, боюсь вечером спускаться в подземку»; «моего знакомого чурки пырнули ножом, отняли деньги и мобильник, а мужик просто возвращался с работы, теперь лежит в больнице»; и т. д.) не вызывают у писателей-фантастов воодушевления, а если и вызывают, то такое, что лучше бы им не садиться за клавиатуру. Зато возможная будущая всемирная победа геев и лесбиянок идет на «ура».
В чем дело? Почему так?
Я понимаю, что социальная прогностика требует ума и образования, и не каждый может внятно описать новый дивный мир, но не до такой же степени… Что мы имеем во втором разделе? Одну печаль.
Смелые фантазии на тему секса с инопланетянами («Самец разумный») вызывают тошноту стилистического свойства: читать такое можно только в силу исследовательского интереса, потому что эстетическое чувство вопит дурноматом.
Совершенно ни к селу, ни к городу приплетен рассказ «Дезертир», философские глубины которого мелководны чуть более чем полностью, а смысл не вычленяется даже насильственно. Откуда это автор Д. Ахметшин сказал и зачем? Нет мне ответа…
Дает прикурить в умственном отношении и рассказ «Социал-сублимация», по прочтении которого тоска об умственном несовершенстве человечества накрывает по самую маковку. То, что Гаркушев – зловредный и отъявленный графоман с претензией на социальное письмо, известно любому, кто имел несчастие читать его тексты, но в этом рассказе невыносимый запах трудового пота от немыслимых усилий по осмыслению темы «граждане-неграждане» ест глаза! Не просто ест, но выедает!
Примерно такого же уровня рассказ «Гости дорогие», интеллектуальная составляющая которого героически стремится в мизерабли. В сущности, это воспоминания, «как я провел этим летом в Таиланде», только на планете Герония. И вывод: не ходи со своим уставом в чужой монастырь — Таиланд, то есть Герония, нам еще покажет мать Кузьмы и все половозрелые родственники Святого Кондратия.
Рассказ Светланы Прокопчик «Вид на жительство» мог бы быть любопытным, если бы не был столь неудобь читаем. В этом рассказе Светлана опять по-мужски смело подошла к жизненным мерзостям, на сей раз связанным с проблемой заполонения Земли космическими мигрантами. Особенно удался ей эпизод с мыслящим червяком («червеземлянин»), который поутру выполз из унитаза и попросился на симбиотическое местожительство в рот к хозяину Белого дома, чья должность стала совершенно номинальной, потому что земляне уже ничего не решают. Впрочем, после ярких и смелых картин будущего, описанных в романе С. Прокопчик «Русские ушли», меня не напугать уже ничем.
Идеологический посыл текста Егора Калугина «Народ обреченный» гнечитается совершенно. Если это рассказ о том, что смирение нежизнеспособно, то я не понимаю, причем тут евреи. Если это рассказ о Холокосте, многословная попытка пересказать прозой стихотворение Мартина Нимёллера «Als sie holten...», то у Нимёллера – существенно короче и много художественнее. Можно, конечно, пережевывать одно и то же по сто раз, но тогда перед рассказом нужно ставить помету: «только для альтернативно одаренных читателей».
Завершает раздел нечто от Олега Дивова «В Конькове мерзкая погода». То, что это не рассказ, понятно даже червеземлянину и всякой иной мыслящей твари, включая разумные камни, которых давно уже называют на политкорректном языке «my mineral compaions». Ценность этого текста близка к нулю, однако у Дивова наверняка есть пять-шесть домашних заготовок, в которых он детально разъясняет, что же он хотел сказать и как на самом деле мастерски это сделал.
Увы, раздел про «понаехавших» получился чудовищно слабым, весь — без исключений.
Именно это обстоятельство и удивило больше всего: неужели наши реальные страхи неподъемны для писателей-фантастов? Или при попытке их осмысления выходит уж совсем беспросветная антихудожественная чернуха?..
Раздел с сексуальными меньшинствами будет повеселей. Здесь тексты по преимуществу внятные — и случаются даже настоящие рассказы 8))) При этом ни один из участников не отходит от привычного амплуа: Лео Каганов пишет ироническую фантасмагорию про нетолерантные магниты («Далекая гейпарадуга»); Олег Дивов описывает всемирный заговор секс-меньшинств, ни в чем не отходя от поднабившего оскомину псевдобрутального письма («Между дьяволом и глубоким синем морем»); Владимир Березин по-прежнему рассудителен, неспешен, литературен и литературоцентричен («Вечера в Териоках»); Юрий Бурносов — все тот же лишенный всякой толерантности экстремист, что и в «Годе мудака» («Москва, двадцать второй»); Кирилл Бенедиктов занимается социальной прогностикой и делает это вполне убедительно («Чудовище»); Дмитрий Володхин политизирует и полемизирует («Большая собака»); Сергей Чекмаев пишет идеологически правильный текст на заданную тему («Потомственный присяжный»). И… и никто не вывернулся наизнанку, не удивил, но все написали равносильные себе рассказы, прочитать которые было как минимум любопытно.
Отдельного упоминания заслуживает текст Тима Скоренко «Теория невербальной евгеники». В-первых, это интересно с точки зрения «как написано»: рассказ выдержан в стилистике псевдоконцелярита, и это именно стилистика, то есть нарочитое, продуманное письменное усилие. Во-вторых, стилистическая характеристика соответствует идеологии рассказа и образу главного героя, то есть выбранный стиль не является самоцелью, но служит средством, простите мой французский, художественного воздействия. Другое дело, что конец рассказа не адекватен началу, но общее эстетическое впечатление сохраняется до последних строчек. Победивший Тысячелетний рейх, где семиты едва владеют искусством членораздельной речи, а гомосексуалистов не сыщешь даже под микроскопом. И вот в этом мире истинный ариец, сын и внук истинного арийца, обнаруживает в себе тягу к противоположному полу…
Есть в разделе «девочкины рассказы» — слезодавительный «Дом для чебурашки» Татьяны Томах, бьющий в материнскую мякотку «Демконтроль» Юлия Рыженковой (кажется, рассказы такого рода проходили в грелочных конкурсах по разряду «пра сабачку») и рассказ «Окончательный диагноз» Анны Китаевой, написанный кагбэ под мальчика. При этом ужаса не вызывает только Рыженкова. Она, скорее, даже вызывает некоторый интерес, хотя материал и сопротивляется.
Рецензируя сборник, Кирилл Решетников определяет его так: это «коллективная попытка людей, которым выпало жить в начале дивного нового мира, представить себе мир еще более дивный и еще более новый. Жанр, к которому относится большая часть представленных здесь текстов, определяется термином «либерпанк». Либерпанк – это разновидность антиутопии, имеющая дело с гипотетическими последствиями ультралиберального общественного выбора, с возможными в будущем эксцессами политкорректности, толерантности и диктатуры меньшинств. Было бы, наверное, преувеличением и упрощением объявлять участников «Беспощадной толерантности» прямыми наследниками Хаксли (хотя у некоторых видна прямая перекличка с ним), но несомненно, что сам по себе либерпанк восходит именно к «Дивному новому миру».
Название сборника не случайно.
Общественная терпимость и общественная нетерпимость – Сцилла и Харибда современного мира. Антиутопии прошлого века выросли из отрицания нетерпимости, в нынешнем же веке мы видим запрос на иной антиутопический тренд: мировоззренческие стрелки сдвинулись в сторону отрицания поголовной, беспощадной, безудержной и безупречной толерантности.
Удивительна реакция известной части читающей публики: почему про ужасы победившего тоталитаризма писать можно, а про ужасы победившей либералистической демократии в самом левом ее выражении – нельзя? Завывания либеральной общественности про гнусность, гадливость и нерукопожатность сборника — ритуальны и мифологизированы. И воет, надо заметить, худшая часть общества — постсоветский коллективный интеллигент, готовый смертно биться за свободу любого мнения, если только оно согласно с его мнением. В противном случае – гуманитарное обслуживание территорий с воздуха, шестой флот в море, Боннэр на небесах, Хайкин в химкинском лесу, и я даже не знаю, что страшнее 8)))
И хотя светлое либерастическое будущее (не либеральное! в словах «либерализм» и «либералы» нет ничего плохого, не зря для обозначения специфики российской либеральной мысли язык нашел другие слова: «либерастия» и «либерасты») — дело неближнее, книжку все равно нужно признать своевременной. Оруэлл и Замятин ведь тоже описывали далекое завтра…
А закончить я хочу словами одиозного персонажа г-на Коха (ведь и он человек мыслящий!), сказанными совершенно о другой книге:
В сущности, что такое – эта пресловутая политкорректность?
Это не невинное стремление не обидеть неловким жестом или резким словом того, кто заведомо слабее. Нет! Хоть бы она и с этого когда-то начиналась.
Сейчас политкорректность превратилась в диктат слабого над сильным.
Сейчас она приобрела такие уродливые формы, что быть сильным, умным, энергичным стало невыгодно.
Политкорректность требует от человека перестать верить своим органам чувств, своему жизненному опыту, историческим фактам, мудрости предков и выбросить весь этот эмпирический багаж на помойку.
Она противопоставляет этому опыту поколений (за который заплачена огромная цена) голую, ничем не подтвержденную доктрину об абстрактном равенстве всех во всем и по любому поводу. Хоть бы даже эта доктрина и вела к совершенно очевидной победе лени и тупости над трудом и талантом. Хоть бы даже она и вела к остановке интеллектуального (а затем и вообще – любого) прогресса.
Хоть бы и очевидными были ее последствия в виде утраты национальной и любой другой (даже сексуальной) идентичности.
Как раковая опухоль не останавливается, пока не сожрет весь организм, в котором она существует и, тем самым, уничтожит условия своего собственного существования, так и политкорректность будут визгливо и настырно укладывать человеческое поведение в прокрустово ложе своего абстрактного бреда, до тех пор, пока не уничтожит само человеческое общество, которое ее породило…
Впервые на Третьем нуле