МАША ЗВЕЗДЕЦКАЯ

1. Очень-очень мне любопытно, как сложится судьба этой книги.

Такие книги — в силу их глубокой внутренней продуманности и завершенности, которая иногда рядится под совершенство, а часто оборачивается яростной шизой — неожиданно быстро становятся «культовыми»: растаскиваются на цитаты, становятся культурным кодом, известным только посвященным, превращаются в общее дело писателя и тех, кто разделил его мысли.
А еще такие книги общество как-то очень обидно умеет не заметить и забыть сразу по выходе.

В чем причина?
Только в том, что автор безмерно осложняет жизнь себе и читателю. Он ишачит над своим романом день и ночь, он ходит с ним из угла в угол, он спит с ним и с ним просыпается. Роман делается занозой у него в голове: все происходящее автор сводит к роману, к героям и ситуациям книги. Это же ужас что такое.
А читатель наш – прост как валенок: он если читает, то либо в школе – по программе (на что сил достанет), либо для развлечения – книжки «пионерского» толка (Лукьяненко и аналогичные), либо — в силу моды (кто эта Робски, про которую все говорят?).

Школьное чтение, как правило, малоуспешное.
Модное чтение, как правило, навязывается социумом, точнее, его преуспевающей частью, про которую хорошо спел Шнур: «ты – не такой, как все, ты работаешь в ОФИСЕ!».
Так что сводный выбор наш средний читатель осуществляет на рынке средней же и даже мусорной литературы, чтобы прочитать историю увлекательную и необременительную: типа сидим на берегу, в костре печется картошка, Вася только что спел про «солнышко лесное», а теперь уже вышла на небо луна, и вот что я вам расскажу, ребята...

Вдумчивое, умное чтение давно уже стало профессией (критики, литературоведы, студенты), а невдумчивое чтение Жарковскому противопоказано.
Он читается непросто, он раздражает, он не нравится. Ты бросаешь книгу и думаешь: ну ее! Но через несколько дней тебя начинает одолевать любопытство: что же там дальше? Автор ведь себя загнал в тупик, как он оттуда выберется? И вообще, для чего почти девять глав мутно и тягостно описывается пробуждение главного героя, выходящего из наркаута в ближнем космосе, внутри мегакорабля? Где хотя бы какое-то действие?!
Книга снова отложена, нет сил читать: пора бы уже чему-то случиться, и что за зверь Жарковский, почему он так к читателю безжалостен?
Через неделю созреваешь прочесть еще пару глав, а тут как раз начинается… и не просто действие, но аврал. Читаешь и читаешь безотрывно... но вот текст снова сгущается и многообразно отягощает сознание.

Сегодня дочла.

2. У меня сводит скулы, когда я слышу, как «критег фонтастеки» пишет в ажитации: этот автор создает замечательные и оригинальные миры. Ну и флаг им в руки – и писателю, который сочиняет как остервенелый и мучает головной мозг в поисках оригинальности, и критику, который только оригинальность и может оценить.

Но мы говорим как взрослые и понимаем, что книги только тогда чего-нибудь стоят, когда в них присутствует «вещество литературы».
Настоящее вещество в самой малой степени содержится в оригинальности сюжета, или проработке антуража, или в том, чтобы герои были хотя бы чуть походи на живых людей. Это — грубые художественные настройки.
Вещества литературы куда больше в композиции книги и в ее языке. Это — тонкие художественные настройки.

И если мы говорим как взрослые, то Жарковский сделал в этом году всех.
Он написал странную, умную, сложную, трудную и неприятную книгу о будущем.
Я не знаю, насколько оригинален мир, который он описывает, меня многое в книге раздражает, но я не могу отрицать сильного душевного впечатления, которое она на меня оказала.

3. Жарковский очень много мудровал над языком своей книги.

С одной стороны, план его языковой работы вполне понятен: действие происходит в дальнем космосе среди профессиональных космачей, провешивающих Трассу к новым планетным системам. Отсюда – технизация и даже жаргонизация языка. С другой стороны, язык – живет, а не конструируется. И потому – механистический порядок слов, безразличный к словесным связям, порой воспринимается ошибочным.
Я также не вижу особенного смысла в новациях, которые вызваны лишь желанием автора поиграть в слова, но не имеют никакого отношения к объективному развитию языка. Язык только тогда создает новые слова, когда старым не хватает внутреннего объема для отображения новых смыслов (или же новых оттенков смыслов).
Много, много в книге – как в космосе! – языкового мусора.

Но много и находок.
У Жарковского я вижу то, чего не видела уже давно, — специальную языковую работу, неотрывную от содержания книги. Она часто неудачна, но удачи – обращают на себя внимание и запоминаются. То бишь, Жарковский не просто словечки придумывает, как можно подумать, нет! — он продумывает систему, чтобы языком как автора, так и персонажей передать/воссоздать взаимные содержательные и мировоззренческие связи будущего.

4. Но вот что смущает — и смущает сильно.

Роман написан как «НФ-произведение». И почти до конца это положение соблюдается: дневники и доклады космачей, записи их переговоров в пространстве, обрывки связи по машинерии, погонный рассказ о буднях всех работников дальнего космоса — девственников, младых и серьезов, во всей безусловной простоте их полуармейской жизни. Космачи летят вперед, разведывают пространства и тянут Трассу в даль — во имя императора…
Всему этому соответствует сложное, дискретное построение романа, которое только на первый взгляд кажется непродуманным, случайным. А по внимательном прочтении становится ясно, что нет никакого хаоса: дотошно и даже скрупулезно описывается пробуждение в космосе главного героя и обретение им идентичности, но — от конца к началу, будто пластинку проигрывают наоборот. И вместе со сведениями о главном герое мы получаем — в картинах и образах его жизни — сведения обо всем мире будущего.
Жизнь будущего организована сложно, в ней всегда есть место тяжелым тайнам неисследованных миров. Однако близ финала вдруг выясняется, что Император повелел тянуть Трассу с целью найти и получить некий магический артефакт, который, как вы догадались, достанется как раз главному герою – и в обстоятельствах вполне мистических.

Что за смешение жанров? Какой вдруг магический артефакт? Мы в космосе или где?
Интересно, как Жарковский вылезет из этого занимательного парадокса, им самим придуманного и призванного.

Маша Звездецкая, «серьез в серьезах» ©

2005 г.

Это была рецензия в «Книжное обозрение»  8)))