Зомби в СССР
Отродясь такого не было. И вот – опять!
В. М. Черномырдин
При виде сборника о зомби как-то даже становится легче дышать.
С. Чекмаев, Ю. Бурносов
Зомби в СССР. Контрольный выстрел в голову. М.: Яуза; Эксмо, 2010. 384 с. Тираж 5000 экз.
Похвалялась я пред обчеством, на рать идучи, за сборник про зомбей собираючись. Аки собака побитая, возвращаюсь с поля бранного, слезами умытая.
Дело даже не в том, что сборник – плохой. Он как раз неплохой: крепкий, устойчивый середнячок, с пивным животиком и двухдневною мужиковатою щетиной.
Дело в том, что авторы жанровой литературы не умеют писать рассказы.
Это прямо-таки какой-то позор: заявлен сборник рассказов, но половина вошедших туда текстов традиционному жанру рассказа не отвечают ничуть же — перед нами либо потенциальные главы из романа, либо открытые тексты, предполагающие непременное продолжение.
Разумеется, рассказы бывают разные.
Русский литератор Викентий Вересаев писал не слишком хорошие романы, а также весьма недурные литературные исследования о Пушкине и Толстом. Однако же лучшее, что он оставил по себе, были «Невыдуманные рассказы о прошлом» — беллетризованные жизненные истории. В современной литературе в русле той же традиции пишет Владимир Березин («Тридцать девять слов» и др.), хотя его дарование шире и многограннее. Уместно здесь вспомнить и Александра Покровского с его сборниками «Расстрелять» и «Расстрелять-2».
Подобный тип рассказа укоренен в действительности и всем ею обязан. Однако он выходит в свет, соблюдая принятый протокол — в первую голову в части композиции построения текста. Самое построение текста здесь обязано не строю устной речи, но письменным канонам и требованиям.
Довлатов и Веллер — рассказчики иного типа, они по преимуществу травят байки (в фольклоре это называлось бы «быличками»). Здесь авторская интенция минимальна, описывается/пересказывается реально бывшее — как оно есть. Не случайно Довлатов одну и ту же историю передает дважды, а то и трижды — с неизменным порядком повествования, поскольку энергия устной речи является превалирующей. Произведением словесности подобные рассказы становятся только в силу авторского выбора описываемых событий или же в силу особенной авторской повествовательной интонации.
Баечниками являются также писатели, что родом из ЖЖ: можно даже говорить об особенностях ЖЖ-шного рассказа. И здесь хорошим примером может служить Денис Драгунский. Подобный рассказ характеризуется опорой прежде всего на устную речь.
Наконец, есть писатели, из-под пера которых выходят рассказы без прямой опоры на бытийное. Я бы назвала их истинными произведениями художественной литературы. Здесь преобладает вымысел, хотя реальность также может послужить отправной точкой для повествователя. О’Генри, Акутагава Рюноске, Антон Палович Чехов, Роальд Даль — в мировой литературе есть настоящие мастера короткой формы, создатели канона традиционного рассказа, преображающего реальность в слове и посредством слова.
Жанровая литература до последнего времени была оплотом традиционных жанров — рассказа и романа, поскольку соблюдала необходимые требования к тексту. Соблюдала до такой степени, что подвиды романов застывали в жанровой неизменности и клишировались (милицейский роман, любовный роман, космоопера — эти подвиды романа в обыденном сознании давно получили статус жанров; отсюда нелепое, но точное словосочетание «жанровый роман»). Во всяком случае, покупатель этой литературы всегда знает, что его ждет.
Однако изменение способов современного мышления (переизбыток информации и соответствующие ему выборочность, дискурсивность, клиповость) вызвало подвижки в жанровой литературе: роман перестает быть романом в традиционном понимании жанра, а рассказ перестает быть рассказом. И сборник «Зомби в ССР» — наглядное тому подтверждение.
Тем не менее жанр все-таки обязывает/взывает к определенному типу текстов, и баечников в данном сборнике нет. Есть авторы, которые умеют писать рассказы, и есть авторы, которые рассказов писать не умеют. Умеют — Каганов, Кликин, Бачило, Бурносов, Волков, не умеют все остальные, хотя некоторые честно пытаются. Пятеро рассказчиков из 12 авторов — не самый плохой результат, если собираешь тематический жанровый сборник. И все же этот результат неверный, поскольку трое из пятерых написали свои рассказы тогда, когда сборника не было еще и в проекте. Рассказ Леонида Каганова «Заклятие духов тела» где только ни публиковался, и в эту книгe притянут за уши — вероятно, ради имени. Рассказ Александра Бачило «Неглиновское кладбище» тоже далеко не новый, хотя в концепцию сборник лег почти идеально. Наконец, рассказ Михаила Кликина «Мертвые пашни» входит в цикл «Деревенские истории», а циклу этому когда бы не пятый год идет, то есть замысел рассказа Михаил лелеял прежде сборника, но сборник удачно поспособствовал его воплощению. Сергей Волков («Генератор») и Юрий Бурносов («Летят утки») писали в сборник специально и сделали это на привычном для себя уровне.
Все прочие истории, видимо, были написаны строго под сборник. Более того, перекличка некоторых рассказов возбудила во мне нездоровую мысль: а не было ли некой мини-грелки с соответствующей темой? Не может быть, чтобы несколько авторов мыслили столь похоже, разве что Сергей Чекмаев как составитель предложил им готовый шаблон?
Ничто не радует и ничто не удивляет, расписывать сомнительные прелести этих текстов попросту скучно. Однако мне интересна тенденция: рассказ перестает быть рассказом — практически любой текст сборника можно продолжить, нет завершенности, цельности. Тексты куда более соответствуют требованиям к современному жанровому роману — в части построения отдельных глав, нежели требованиям к традиционному рассказу.
Однако, что у нас внутри?
Татьяна Томах написала рассказ «Дорога через Ахерон», небанально раскрывающий тему «живых мертвецов». Небанально в данном случае означает отход от киношного образа зомби, что взошел в неокрепших мозгах младых авторов, яро пророс и споро заколосился, будто и не было отечественной традиции («Упыря» Алексея Толстого, «Страшной мести» Гоголя и многочисленного свода фольклорных быличек про встающих из могил). И потому рассказ Татьяны Томах, в котором действуют призрачные мертвецы, пробивающиеся с боем с той стороны Стикса — спасать Россию! — выглядит как минимум своеобразным.
Над рассказом Максима Маскаля «Спасти зомби» можно только рыдать в платочек. Имеется клише: территория зомби; герой, что туда пошел (по тем или иным причинам); в результате похода зомби вырываются на свободу. Пикантность ситуации состоит в том, что главного героя не то кусает, не то царапает мертвый младенец, которого в ночи чудесным образом родила зомби-мама. Это происходит за периметром, и наш герой становится ходячим мертвецом в миру живых. То-то всем будет на орехи (продолжение следует)! Это, конечно, новоэ и чудесноэ: зомби размножаются. До этого, сколько я знаю, не додумались даже в Голливуде. Но что русскому здорОво, то немцу, как известно, смерть. «Я начинал чувствовать, что люблю этого парня», — как пишет автор. Так и мне слезы глаза застили при чтении: стилистика вопиет к небесам, но отвечают почему-то снизу, — и отвечают охотно 8)))
Алина и Денис Голиковы также поучаствовали в мини-грелке с рассказом «Территория бессмертных». Имеется: территория зомби; герои, которые туда отправляются; угроза, с которой в результате похода герои справляются, частью отдав концы и одновременно дань жанру. Совершенно невнятный текст, в котором одна чушь громоздится на другую. Авторы хотели щегольнуть индивидуальностью, у нас не просто зомби, но зомби на территории бывшей сталинской шарашки. У нас не просто мертвецы, которые произошли в результате жестоких опытов над людьми, но еще и мамка у них имеется, регулярно порождающая новых мертвяков. Ужас? Но не УЖАС-УЖАС! Мамку, само собой, замочили, но это не означает, что не будет «Чужих-3». Рассказ кинематографический – «из глаз» разных героев, сюжетно завершен, но идеологически разомкнут. Продолжение, то есть серия-2, следует.
Юрий Погуляй написал рассказ «Поезд мертвых». Мне очень хочется назвать его «жалким подобием левой руки», а именно плохим подражанием рассказу Дмитрия Быкова «Можарово», хотя я далеко не уверена, что Юрий Погуляй его читал. «Можарово» — рассказ блистательный (я не буду его пересказывать, но там тоже поезд; останавливается на станции Можарово на 5 минут, чтобы сбросить населению гуманитарную помощь; открывать двери и окна нельзя; за окнами — мертвые или не вполне живые и ужас их присутствия, переданный так мастерски, что начинаешь оглядываться в лифте). Быков ничего специально не прописывал, но воображение быстро дорисовывает возможную будущую реальность России, разделенной на 20 агломератов, где вымирают или уничтожаются маленькие городки и где пространством между мегаполисами завладевает неведомее, несущее смерть всему живому.
«Поезд мертвых» Погуляя останавливается на сонном полустанке, на него нападают невесть откуда взявшиеся зомби (а почему бы нет? не правда ли, ловко автор придумал?), всех обитателей поезда вырезают, но один сховался, хотя перед этим его цапнули. Счастливый конец: героя, который уже не жив, но еще не зомби, везут на скорой в больницу, и он открывает глаза под скальпелем патологоанатома. Продолжение следует — мы все умрем.
Типологически мы снова имеем некую территорию зомби, куда на сей раз герои попадают случайно, но кончается все тем же самым: кто-то прорывается через периметр, нам всем хана во благовремении.
Автор рассказа «Хороший размен» — Алесь Куламеса. Рассказ — эпизод из фильма, где живые убегают от мертвых. Ничего особенного, внимания не заслуживает даже в качестве типического образца. «О сколько их бежало, но добрались не все!» Продолжение следует с любого места: приквел, бэквел, сиквел и далее по списку.
Александр Подольский написал рассказ «Забытые чертом». Имеется: закрытая территория, где со сталинских времен производят опыты над людьми (мертвецы строят БАМ); мертвецы прорываются через периметр; зомби вырезают поселок современных строителей Байкало-Амурской магистрали; в итоге живых не остается. To be continued.
Вот скажите мне, откуда такая шаблонность мышления? Если зомби – так непременно черное сталинское наследие, почему так? И тем не менее рассказ отличается живой интонацией. Может быть, потому что главные герои — дети? Слезинка или ранняя смерть ребенка всегда задевают читателя за живоэ… Так или иначе, но в целом рассказ много лучше прочих— он фантастичен и правдоподобен одновременно, и это большой плюс.
Тою же фантастической правдоподобностью отличаются «Мертвые пашни» Михаила Кликина, рассказывающие о самой заурядной сельхозпрактике студентов, когда обычные комсомольцы и атеисты столкнулись с не менее обыденными деревенскими упырями. Непридуманность упырей, их укоренность в народном фольклоре дают огромную фору рассказу Кликина. И все же он мог бы остаться проходным и для сборника (и уж тем более для самого Кликина!), если бы не концовка, что делает из простого рассказа страшную философскую притчу о давно мертвой деревенской России. Теми же достоинствами обладает рассказ Александра Бачило, в котором присутствует невыдуманная жизнь — даже когда она выдумана. А горьковатый юмор Бачило, склонность его к гротеску, памятливость на детали, присутствие в нашей жизни инобытийного ужаса, который рядом и в любую минуту может постучать в дверь, — делают рассказ лучшим в сборнике.
Хорош также и Юрий Бурносов, чья приметливость к черному в жизни общеизвестна. Банальную донельзя ситуацию (вторжение зомби) он описывает столь реалистично, как если бы был очевидцем событий. Не зря рассказ завершает сборник, суммируя и обобщая тему, чему немало способствуют отличный слог, грамотно выстроенный сюжет и ожидаемая, но тем не менее парадоксальная концовка.
Строго говоря, Кликин, Бачило и Бурносов со своими рассказами могут играть на любом литературном поле (как и Каганов, которого не печатал только ленивый), а все прочие могут существовать только в загончике данного сборника: на свету они слепнут и удара не держат.
О рассказе Тимура Алиева и Мурада Магомедова «Старик и зомби» мне хочется написать отдельно. И не потому что рассказ хорош — он такой же шаблонный, как другие: откуда-то прорвались зомби; главные герои бегут; спасаются не все. Рассказ не хорош, но специфичен, поскольку в основе его лежит исламская подоплека и теория воспитания настоящего горца. Дело происходит в Грозном. Старый чеченец спасает внука, черпая угасающие силы в том, чтобы защитить свой род, свою кровь. Мальчик гибнет, а перед стариком, который нашел средство борьбы с ожившими мертвецами (солью из двустволки и, значит, солью в любых вариантах), встает трудная этическая дилемма, которую он решает с честью.
С точки зрения художественной, это литературное детство человечества, но с точки зрения идеологической – мы имеем первые ростки чеченской воспитательной фантастики.
Несмотря на очевидную антихудожественность рассказа, появление такого текста —маркер. Русские забыли про роман воспитания, а чеченцы помнят. Кто победит в исторической перспективе? Тот, кто не потерпит оскорбления рода, или тот, кто без подталкивания, своею охотой бежит каяться за Катынь?..
Помните, товарищи фантасты, вас читают по большей части подростки, а значит— нельзя забывать про учительную роль литературы, не зря же в любом аниме-сериале простой японский школьник раз за разом спасает мир…— чего стоит недавнее аниме «Школа живых мертвецов»! Тоже про зомби, между прочим.
Что касается работы составителя, то здесь я могу сказать одно: каков составитель, таков и сборник. Сергей Чекмаев не выделяется оригинальностью идей и литературных приемов, отсюда и сборник у него такой же — по большей части шаблонный. Составителю еще хватило вкуса взять небанальные тексты, но не хватило влияния, чтобы потенцировать их рождение: Каганов и Бачило отстрелялись давно, Бурносов и Кликин написали бы свои рассказы по-любому, а с остальных спрос невеликий, тем более что писать рассказы они по большей части не умеют, а если и умеют, то не расстарались.
Это не рассказы, или рассказы нового времени — есть о чем подумать?
Впервые на Третьем нуле