С. Прокопчик. «Русские ушли»

Сериал «Клон» по-русски,

или «Русские ушли»?

До свидания, Света © М. Шелли

Говорят, что умные люди не наступают на одни грабли дважды. Вероятно, что-то случилось с моей головой, иначе никак не объяснишь тот горестный факт, что я взялась читать новый роман С. Прокопчик.
Ведь я уже прочла первое ее фантастическое сочинение – стосерийную сагу «Корректировщики» - о том, как хорошая девочка Оля встретила любовь всей своей жизни, Вещего Олега, и вместе они не только в первый раз поцеловались, но еще и спасли старушку землю от гибели.
Нет, мне показалось мало сильных впечатлений. И я купилась на анонс от О’Дивова: книга не для кисейных барышень обоих полов, но для тех, кто уже пожил, а еще лучше служил и сидел.
Как не купиться? Как писал Иринарх Введенский: «За неимением красной розы жизнь моя будет разбита… и я добуду себе таковую». Я хоть и пожила, зато не сидела и не служила, так почему бы мне не сходить в экскурсию в жесткую женскую прозу?  Светлана Прокопчик допрежь того была нежным и сентиментальным автором!

Тем более, что камарады присылали мне иногда ссылки на ЖЖ авторов Д. и П., где Светлана представляла образчики этой самой новой прозы, рассказы про то, как лирическая героиня в детстве победила в мальчиковом соревновании писающих в высоту – ее струйка излилась прямо в поднебесье, или как она же в юности научилась с одного удара разбивать пристающим охальникам челюсть на три части и т. д. и т. п. Это были обещающие пробы пера, и мне захотелось познакомиться с целостным произведением, выполненным в новой творческой манере.
Предчувствия меня не обманули! Мускулизированная проза началась с первой же страницы – бац, и в лобную кость, и «только в путь!». Дальнейшее чтенье напоминало мне просмотр дурного сериала про ментов, бандитов и тюремные будни — в одном флаконе.

Главный герой – клон, и мало того, он сын клона и внук клона (оцените задумку!), а потому трагический идиот. Его вырастили в физрастворе за полгода, и вышел он из ванночки уже семнадцатилетним. Поскольку в семейке клонов процветали диковинные нравы, и клоны учились за своих прототипов – ввиду глубокого вырождения семейки, наш герой Майкл Тейлор закончил университет и начал работать в семейной корпорации на важной должности.
Это все в анамнезе.
Начинается же роман с того, что Майкл расстреливает из старого автомата свой рабочий компьютер. Зачем, почему? — такие вопросы задавать не следует. Это сериал, который начался зрелищной картинкой. Далее с Майклом начинаются большие приключения: попытка ареста, арест, каторжная тюрьма, побег из каторжной тюрьмы, служба в армии на другой планете, возвращение на свою планету, финал мелодрамы и зачин под сиквел.

Все эти события описаны безо всякой внутренней логики (про логику персонажа мы вообще умолчим, он идиот, про него так и сказано: «Мысль тут же подверглась изгнанию, и Майкл старался даже намеком не породить ее вновь», стр. 67) и удивительнейшим во всем свете русским языком. Собственно, отзыв можно было составить из одних только цитат, но избиение младенцев – не мой профиль (солдат ребенка не обидит). Потому сегодня мы не про язык и не про стиль, мы про новую женскую жесткую прозу.

Герой – крайне крутой мачо, он «строит равнодушную маску», человеческая жизнь для него значит мало.
Что должно окружать такого героя – Стальную Крысу наших дней, Майка Хаммера нового столетия? Ни за что не догадаетесь.
Во-первых, дерьмо. Дерьмом пишут картины, что естественно, ибо что может быть естественнее дерьма? Художники-дерьмописатели в романе нужны, как козе баян. Но Светлана Прокопчик пишет вовсе не роман, а новую женскую прозу. Здесь все дрочат, а кто не дрочит, тот вроде как зря родился, здесь постоянно и грязно сношаются; наконец, здесь все и всюду гадят.

Но к примерам!

В первой главе сериала (про Говно Жизни) – самое сильное впечатление производят художники-дерьмописцы: «Борис не разрешал справлять нужду куда попало- это же ценное художественное сырье. Потому уринация производилась в один сосуд, дефекация – в другой. Причем гостям были выданы персональные комплекты: у каждого человека, как объяснил Борис, испражнения особенного, только ему присущего оттенка. Не надо смешивать» (стр.74). Ай-ай-ай, что за отступления от выбранной стилистики? Нужно мускулиннее: Ссали в одно очко, срали в другое, потому что ссанье и сранье (вариант: ссаки-сраки) у каждого особенные – вот верный тон для данной книжки, зачем ударяться в цивильность?
Друг главного героя сношается с девушкой, и описано это воистину поэтически: «Она дрыхнет. Я еще разогреться не успел, а она уже ныть начала – типа я вся обкончалась, спать хочу. Я ей сказал – могу и быстро. Она согласилась. Я и засадил. Она заорала. Блин, я думал, она догадалась, что я имел в виду! Но кончил быстро. А я всегда быстро в жопу кончаю» (стр. 77).
Результатом такого сношения стало то, что героиня «орала дурным голосом, при каждом вскрике она непроизвольно пукала». Снова недоработка: или орала, или вскрикивала, и уж тогда не пукала, а испускала зловонные газы (пердела) через разорванное очко, откуда текло говно пополам с кровью. Тщательнее надо, автор! А то нагнетается и нагнетается суровая лексика, и вдруг — стыдливое, девичье «подставлять попку»! Изживать в себе нужно слова «пукать» и «попка», если пишешь для некисейных барышень обоих полов.
Еще мне очень понравилось место преступления: на кровати лежали отрубленные пятки и кишечники. Ай, как смело! Мы думали, что «кишечник» — это анатомический термин, а в обычной жизни про кишки так и говорят: кишки, требуха, потроха. Но настоящему автору виднее: кишечники. К тому же обугленные. Баста, карапузы, по ногам не течет, очко не играет?

Во второй главе сериала (про Тюрьму) самый цимес – опускание новеньких.
Впечатляют также подробности жизни главного героя: «Бывший сосед внезапно помер, и Майкл три недели жил один, вызывая общую зависть. А как же! Рядом никого не было бы, кто настучал бы бригадиру о мелких нарушениях понятий. Майкл даже онанировать мог каждую ночь – неслыханная  роскошь!» (стр. 92).
«Рыжая тухлая вода, холодная как моча трупа (АААААААА!- извините, рецензент от восторга не удержал в себе…), тонкой струйкой лилась Майклу на голову. Иногда казалось, что моют здесь именно мочой. Успокаивало лишь то, что такого количества не могла нассать вся колония за месяц, а помывка происходила каждую неделю» (стр. 106).

Третья часть сериала (про Армию) – самая упоительная. Здесь мы встречаемся с эпизодом, который войдет во все аналы (с одним н!) желтой литературы: с описанием побега заключенных из арестантского вагона. Заключенные подпиливают решетки в своих плацкартных клетках, чтобы напасть на конвоира при удобном случае (конвой едет в том же вагоне). Но банальность данного занятия удручает арестантов. И вот кто-то из них решается на акцию протеста и отчаяния одновременно и кидает клич по всем купе: давайте засрем весь вагон, чтобы конвоирам жизнь медом не казалась. Они изнеженные и идиоты. Зайдут к нам в купе – чтобы открыть окно, тут-то мы и…
А в конвоирах у нас кто? Правильно, Майкл Тейлор, идиот, который в третьей части чудесно переместился не то в параллельный мир, не то на другую планету, где нашел ушедших в результате Катавасии русских и- свою мать!

И вот Майк Тейлор блюдет арестантов. По привычке изгоняя из головы каждую пришедшую мысль. А арестанты исполняют свой грязный план и засирают вагон: ехать далеко, через все джунгли, которые обуютились близ реки Волги. И вдруг – вонь. Некоторые купе уже просрались, проблевались и опухли от вони. Некоторые только собрались присоединиться к акции.
Акция состояла в принудительном клизмировании – ведь просраться нужно было единовременно, неистово, могуче! «Вода для клизмы не нужна, они ж поссать могут. Но непосредственно член в жопу вставить не позволят, это опускалово. Кроме того стоячим не поссышь, а мягкий не всунешь. У кого-то были игральные карты. Сворачивали их воронкой, засовывали и ссали друг друг в очко».

Это, господа, доложу я вам столь мощно и оригинально, что дальше можно только рыдать от острого чувства катарсиса. Какое знание теневых сторон жизни!

Вагон просрался, и когда Майкл Тейлор вышел поглядеть на безобразие, подпиленные решетки рухнули и обосранные арестанты кинулись на конвоира. Спасла его случайность. Хотя потом погибли почти все, такие дела.

А совсем потом наш герой оказался в армии.
Про армию – самая вменяемая часть: там всего лишь бьют, пьют и служат. Попадаются в описании знакомые по рассказам О’Дивова слова: «Армия – это лишение свободы по ложному обвинению». Видно, Олег много консультировал Светлану как начинающего атвора. А поскольку он обладает уникальной особенностью: об одном и том же рассказывает одно и то же и одними и теми же словами, есть основания полагать, что Светлана прониклась и запомнила, как надо писать про армейские будни, потому что третья часть будет почище стилистически (или, может, мне после истории с вагоном все, что не про говно, казалось райским млеком?).

Я специально и нарочно не пишу про стилистику и про язык. Светлана Прокопчик находится в творческих поисках и подобно великим титанам древности сочиняет новые слова, оценить которые у меня не хватает компетентности: вместо контрабандистов у нее действуют контряки, вместо дубинок пользуют дубинарии, вместо сидений садятся на сидушки. Все это очень смело, очень. Нельзя также не упомянуть «мозоли на жопе». Тут я и вовсе молчу, приоткрывши рот в восхищении.

Я ж с пониманием: новой жесткой женской прозе – не до глупостей. Когда описывается жизнь героя, у которого мозгам в голове тесно (стр. 272), позволено все. И потом у Майкла однажды пропал не только крест, но и символ веры – тут я рыдала, слез не могла удержать три с половиною дни. Утерять символ веры – это так готично! То есть часть мозгов, которая помнит христианское Credo, из башки ретировалась. Значит, в действиях героя – после потери символа веры – должно было бы появиться больше логики? Но фигушки! Майкла, как говорит автор, засосала и не отпускала задница жизни.
Собственно, про нее – про задницу жизни – и написан сей замечательный сериал. Сюжет в нем тоже то свищет, то дрищет, то умирает от удушья. Как и положено в каждой мелодраме (а между нами, это мужская мелодрама, потому что выжить Майклу помогает любовь к девушке, соски которой он однажды ощущал, но дело не выгорело, начались приключения!) , отец героя – не отец ему, а мать – вовсе не мать, точнее, мать –то – как раз мать, а вот отец – точно не отец, да и дедушка – не дедушка, точнее, другой дедушка – он как раз дедушка, но зато клон. Такого тревожного мозгового заёба не достиг даже Перумов с его симбионтами!

Короче, дело кончается тем, что герой узнает про себя ПРАВДУ. Конец 167-ой серии.
Но тут выясняется, что пора спасать вселенную…

Кто-нить дочитал до этого места?
Спасибо за стойкость.
Про что эта книга, я сказать не могу, хотя сквозит в ней одна, но могучая мысль - о том, что русские круты, но засраны. Или наоборот, засраны, но круты.

А теперь вопрос: кому на самом деле ЭТО может понравится? Могут похвалить друзья семьи (на всякий случай: растет Света, растет! и ведь будут правы – растет. Но куда?), могут влюбиться в этот текст те, кто никогда не служил и не сидел, а потому воспринимает данный текст как правду жизни. И еще найдутся любители фантастического боевика армадовского формата, для них зажурчит в этой книге свежая, светлая, незабываемая струя.
Все прочие удивятся – как минимум – столь суровому размаху творческих поисков, брезгливо отложат книгу в сторону и подумают, что ежели кто-то это хвалит – то в стране точно произошел сбой культурного кода.
Ибо дерьмо, кровь и ужасы тюрьмы и лагерей в литературе уже были – и с куда большей силой и художественной убедительностью, нежели у женского автора Светланы П.

Есть Солженицын, есть Шаламов – вот вам лагеря и их суровая реальность.
Есть и неустанная ебля – «Это я, Эдичка» — уже давно то есть написан программный манифест хулиганствующего эстета.
Было и говно под всеми соусами – Сорокин уже обыграл все виды естественных отправлений, но это не было жесткое порно в реальном времени. У Сорокина было художественное преображение фекальных и прочих процессов.

Художественное – вот где собака порылась!

Зачем после всего того, что было (а назвала только те имена, что на слуху) писать в фантастическом форматном романе про все то же самое – грязно, тупо и нехудожественно – я не понимаю. Уж лучше Светлане Прокопчик сочинять романтические книги – ей-Богу! Пусть девочки трогают мальчиков за здесь, кидаются снежками, плачут на переменках, чем вся эта невообразимая пошлость. Собственно, Светлана и сама понимает, что написала что-то не то: «Это всегда гордыня – делать что-то из нечистот», — пишет она на стр. 208.

И я, кстати, текст сей из себя давлю вовсе не потому, что некоторые темы в искусстве нужно запретить. Нет, отнюдь: художественному преображению подвластна вся действительность – во всем многообразии ее проявлений. Вопрос в другом: как это сделано?
Бескультурью и безвкусице в литературе места быть не должно. И нельзя выдавать текст весьма сомнительных литературных достоинств за новую прозу.

И напоследок покряхчу:
О милосердные божества, дайте же мне розу! За неимением ее моя жизнь будет разбита…

2005 год

Впервые на Третьем нуле