МАША ЗВЕЗДЕЦКАЯ

Ордусская правда

В наше выморочное время, требующее все новых и новых развлечений, литературные мистификации — не звезды, но китайские петарды: зажигаются в одночасье, огненной шутихой рассыпаются по небу, интригуют редким узором и растворяются в сумраке безвременья.

В прежние эпохи мистификации были редкими, но меткими, ныне же они — непременная часть литературного пейзажа: псевдоним все чаще заменяет имя, подлинный автор все больше времени проводит за ширмой, разукрашенной столь ярко и причудливо, сколько фантазии хватает. Мало сочинить историю, нужно еще и придумать автора, а это требует ума и сноровки, и поэтому отнюдь не всякая мистификация удается и запоминается. В постсоветской литературе ярче всего прозвучали три имени: лиловый негр Макс Фрай, торгующий книжками на Олимпийском, убийца классической словесности Б. Акунин и рыцарь плаща и кинжала, еврокитайский гуманист Хольм ван Зайчик.

***

«Души и сообразности союз,
Все то, о чем лишь в песнях пелось,
Далекая страна Ордусь!
Как многим бы в тебя хотелось!»

Народное

А было так…

В ночь на рубеже 1999/2000 годов почтенный переводчик с китайского Евстафий Иоильевич Хýденьков вошел в сеть, чтобы получить электронную почту. Обычно за день он получал хорошо когда три-четыре письма, и были это, как правило, просьбы коллег о консультации. И вдруг маломощный модем профессора захлебнулся неожиданно большим файлом, озаглавленным «Время пришло! Хольм».  Евстафий Иоильевич пребывал уже в годах изрядных, потому чувствительно взволновался: он знал только одного Хольма, и это был Хольм ван Зайчик!

О, надобно выпить целебного корвалолу! Поспешая в одном исподнем на кухню и отмеряя дрожащей рукой шестьдесят капель (от меньшего сердце не успокоится!), Евстафий Иоильевич вспоминал свою первую и единственную поездку в Китай в 1992 году. В тот год маститый переводчик заканчивал обширное исследование, посвященное китайской драме — начиная от старинных времен и до наших дней. И тут, как нельзя более кстати, случилось приглашение от коллег из КНР. Сбылась мечта всей жизни — посетить Поднебесную! Евстафий Иоильевич отправился в страну изучаемой культуры с восторгом в сердце и в компании с молодой аспиранткой Эммой Выхристюк.

Месяц пролетел как один день: за это время ученый и его помощница просмотрели множество драматических представлений, но одно запомнилось им больше прочих. На небольшой сцене театра в южной провинции Гуанчжоу давали пьесу «Дело поющего бамбука» неизвестного автора Хольма ван Зайчика. Поразила пьеса тем, что в ней сочетались удивительное знание китайской истории и превосходное понимание истории современной, в том числе той, что творилась ныне на одной шестой части суши, которой вот-вот предстояло расколоться на пятнадцать независимых республик…

Напившись корвалолу, Евстафий Иоильевич позвонил Эмме. Стояла глубокая ночь, Эмма спала, и нежданный звонок вызвал в ней глухое раздражение, подкрепленное неудавшейся академической карьерой и общим упадком науки в России. Однако едва она услышала волшебные слова «Хольм ван Зайчик», как тут же лишилась дара речи, так что престарелому ученому пришлось второй раз прибегнуть к помощи успокоительного. Едва дождался он, переполненный чувствительнейшим волнением, визита Эммы: хорошо, она жила неподалеку. «Это нам, переводить…» — шепнул Евстафий Иоильевич, унимая бешеный стук сердца.

Так в первую ночь 2000 года на плохоньком принтере была распечатана первая подлинная повесть Хольма ван Зайчика «Дело жадного варвара», перевод которой в том же году выпустило издательство «Азбука», ставшее впоследствии эксклюзивным публикатором наследия великого китайского еврогуманиста (сокращенно — ВЕКГ). Затем последовали «Дело незалежных дервишей» (2001), «Дело о полку Игореве» (2001), «Дело лис-оборотней» (2001), «Дело победившей обезьяны» (2002), «Дело судьи Ди» (2003) и наконец — «Дело непогашенной луны» (2005).

***

Дедушка, а как ты познакомился с бабушкой?..

Я так много сказала и написала о ван Зайчике (и как бессменный его редактор, и как боевой критик Ордусской борды Маша Звездецкая), что с трудом нахожу новые слова и новый ракурс. И если этот номер журнала выйдет из типографии с задержкой, то только потому, что я до последнего оттягивала статью.

Наконец, в голове забрезжило, как можно написать о ван Зайчике по-новому, тем более  — в глянцевый журнал. Ведь только я могу рассказать историю, как все начиналось. Сколько раз мы беседовали с переводчиками и их научными консультантами, сколько было выпито об эти поры чая и иных проясняющих ум напитков, сколько было говорено-переговорено!

А начиналось так…

Когда в начале девяностых стало ясно, что доминантой литературного поля ближайшего десятилетия станут маргиналы и самовыраженцы, в сердце мне постучал пепел сюжетной литературы. Неужели же победят и возвысятся мучители букв, неужели же невозможны на Руси хорошие рассказчики?  — примерно с такими словами я припала на грудь к писателю Вячеславу Рыбакову. Будучи замечательно добрым другом и товарищем, он решил утешить меня новинками фантастики. Внезапно обнаружилось, что именно здесь в девяностые происходило все самое интересное; именно здесь распускались сто цветов и расцветали сто школ: Вячеслав Рыбаков, Михаил Успенский, Андрей Лазарчук, Святослав Логинов, Олди, Дяченко, Сергей Лукьяненко, Олег Дивов отличались друг от друга не только тематикой своих книг, но и манерой письма. Литераторы разных дарований и разных творческих возможностей, они звучали различно, особенно, отличаемо. Ныне у каждого из названных есть своя писательская ниша и свой порог высоты, но в те времена литература шилась на живую нитку и наблюдать этот процесс было необыкновенно увлекательно.

Можно сказать, что русская фантастика девяностых спасла и возродила беллетристику, и в подобном замечании нет никакого снобизма. Литература не может быть замкнутым на себя пространством, не может существовать сама по себе, как одно лишь причудливое и прихотливое сочетание букв (лат. litera – «буква»), она должна быть интересна кому-то еще, она должна быть востребована, прочитана, осмыслена. И вот нежданно-негаданно я стала внимательным читателем фантастики, о чем ничуть не жалею, потому что нынешние критики только начинают узнавать и изучать то, про что мы уже немного позабыли.

Вся эта длинная предыстория нужна для того, чтобы пояснить, почему однажды весной я оказалась на слете фантастов «Интерпресскон» (он проходил тогда в военном санатории в Разливе, и дух Ильича витал над тамошними водами и землями). Мне очень хотелось посмотреть, какие они — фантасты, и правда ли, что каждый второй негуманоид; хотелось до такой степени, что мы с Игорем Алимовым буквально напросились в компанию к Вячеславу Рыбакову, собравшемуся на конвент с коротким деловым визитом.

Все было внове и страшно интересно (чего стоил один Сергей Лукьяненко, в ажитации носившийся по пансионату в парике Далии Трускиновской!). Ясно, почему мы опоздали на последнюю электричку и в глухую полночь оказались посредине совершенно пустого шоссе. Что делать, куда крестьянину податься? И вдруг — заполошный ночной жигуленок… Мы даже не успели проголосовать, как машина остановилась, из окошка высунулся водитель и радостно закричал: «Вячеслав Михайлович! А я вас знаю! А хотите я вас до Питера подвезу? И ваших друзей тоже?» Знал бы этот неизвестный фэн, что именно в его машине впервые проклюнулся росток будущего ван Зайчика!..

Ехать от Разлива до Питера не близко, и всю дорогу Рыбаков и Алимов «делали писателей»: в то время различие между читателями и авторами еще соблюдалось, и первые поглядывали на вторых восхищенно. Поэтому в машине велись неспешные умные разговоры о ближайших творческих планах. Тут-то и прозвучало впервые слово «Ордусь». Тут-то дедушка и встретил бабушку.

Дедушка и бабушка решили скрыться под именами переводчиков: один стал манерной барышней Эммой Выхристюк, другой принял обличье старичка-профессора Евстафия Иоильевича Худенькова. Сами же Рыбаков и Алимов выступили научными консультантами.

И понеслась душа в рай…

Страницы: 1 2