Сетевая любовь
ЗА: Признание в любви
«...Ходит, ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет.
Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся.
Решительно ничего из того, что там записано, я не говорил.
Я его умолял: сожги ты Бога ради свой пергамент!
Но он вырвал его у меня из рук и убежал...»
М. А. Булгаков
Под Новый Год я обошла с десяток разных чатов, и всюду шли обычные для сети разговоры: бесконечные приветы и знакомства. Нескончаемое круженье масок, слова-фантики, слова-конфетти, слова-хлопушки, слова-блестки, обычная предпраздничная суета. Ведь до Нового года всего неделя, самое время пустым красивым словам.
Ты сидел в Сити-чате и почти совсем ничего не говорил, лишь изредка бросал короткие реплики. И была за ними тревожная грусть Нового года в чужой стране.
У меня настроение было немногим лучше: тоже был чужой город, от которого навязла усталость внутри, терпкое ощущение внутренней неустроенности и предельное молчание в душе. Стерлась, или полиняла, радость быть, смеяться, сны стали черно-белыми, и приснить их стало трудно.
И что ты спросил? Ты помнишь? Кажется, мы заговорили про странный питерский дождь — а ведь декабрь, совершенный декабрь! И ты даже содрогнулся: “Ну у вас там и Новый год!” А я вдруг почувствовала, что сердце внезапно прыгнуло к горлу: мне причудилась твоя печальная улыбка, и за ней — неутешная грусть о родине, где Новый Год празднуют дважды и где елки стоят по две недели и больше, пока не осыплются вовсе. Тихо постучалась в душу любовь, а я ничего не поняла.
Я просто приняла твою грусть и разделила ее, а потом спросила: “А какую музыку ты слушаешь, когда тебе грустно?” Музыку мы тоже любили одинаковую, но я не услышала никаких шагов судьбы. Наверное, она шла обутая в матерчатые тапочки...
Мы говорили целый вечер, и вечер следующего дня, и каждый день потом. Ни о чем. Обо всем. И я не знала наверное, но чувствовала, как крепко внутри уже перепутались наши души, как где-то в ночных снах и полуночных небесах они ходят, взявшись за руки, — дети детьми, счастливые, беспредельно близкие. Сидят на облаке, ногами болтают, смеются.
Помню, что ночами было жарко, батареи хранили в себе кипяток и потому воздух стоял сухой и душный. Я непременно открывала вечером форточку, большую форточку огромного окна в старом, дореволюционном доме. Ночью входила в дом сырость и влажная прохлада, легкое дуновение воздуха касалось моей щеки во сне, и я просыпалась от тревожного счастья: мне чудились твои прохладные ладони на моем горящем лбу. И так было странно видеть несмятую подушку рядом. И я ложилась спать в другую подушку, чтобы утром были смяты обе. Так я берегла чувство твоего присутствия в моей жизни.
А ты был везде: улыбался мне из синего неба, и в небо хотелось смотреть постоянно, тенью скользил по залитым дождями стеклянным витринам магазинов и морщил улыбками лужи. Сходства и тени зачаровывали меня. Сколько раз я оборачивалась в недоумении, когда мне казался твой голос, или задумчиво рассматривала незнакомых людей, имеющих счастье быть хоть чуточку на тебя похожими... Люди терялись от меня, лужи выпрыгивали из своих мелких бережков и бросались мне под ноги, витрины мне подмигивали, а ночная тишина была исполнена шорохов и обещаний.
Колдовство нежной паутины, слова-ниточки, слова-объятия, слова-предчувствия... И я тонула в твоих словах, в твоем щекотном смехе, в твоих умопомрачительных карих глазах, исполненных темной радостной глубины. Твои очи были мне земля, а я была над ними небо, синела глазами, сияла в ответ на твои письмушки, баюкала на ладонях желтых бабочек ICQ, рассыпала их сама — солнечный дождик из тысячи легких желтокрылых бабочек. Помнишь, когда ты открывал ICQ, они выпархивали тебе в руки: множество моих записочек от разного часа. Я писала их, пока ты спал, и ты получал их поутру. Твой Нью-Йорк и мой Питер перекликались каждый день и каждую ночь, и постоянно звенели колокольчики: «вам письмо».
Не могло быть ни одного часа без тебя. Глупый экран компьютера был весь в паутинках наших разговоров, и эти паутинки, рожденные изнутри сердца, летели от тебя ко мне и от меня к тебе, не признавая никаких расстояний.
И мы смотрелись друг в друга в немыслимом удивлении узнавания. Так ведь было всегда, все столетия и годы, что шли через наши души: ты всегда смотрел на меня с любовью и нежностью и получал в ответ отражения ещё сильнее и чувственнее.
А наши бесконечные разговоры по телефону? Мое желание к тебе было нескончаемым. Мне постоянно тебя не хватало. Всюду. Всякий час. Твой смех дарил меня весельем, и сотни моих улыбок были брошены в небо, и какая-нито да перелетела через океан, да? Ты впускал их, когда они будили тебя утренним солнцем? Ты оставлял им место под одеялком, чтобы они могли погреть и погреться? О, мои улыбки к тебе... :-)))))
И разве мы ссорились? Если бы все ссоры между человеками были похожи на наши... Помнишь, ты ушел обиженный и злой и не дал мне никакой возможности утишить (конечно, от слова “тише”, не улыбайся) тебя. А потом мы сидели печальные в чате и подглядывали: ты — за мной, а — за тобой. И ревновали каждое произнесенное другому человеку слово. Потому что все мои слова — тебе, а твои — мне...
Не смейся и отложи свои барабанные палочки, играют другую музыку, ведь столько лет прошло.
Сто?.. Двести?.. Сколько мы сидим на этом облаке?..
О да, конечно, я заболталась, я просто смотрю — сверху.
Ах, извини. Конечно, твои губы — мягче, руки — нежней, и в глазах твоих — все мыслимое счастье мира…
